Герои: 15 Апреля 1989
Питер Хутон, бывший вокалист группы The Farm, был в числе тех болельщиков Ливерпуля, кому пришлось пережить ужас Хиллсборо. В своих воспоминаниях, впервые опубликованных в The Guardian, он склоняет свою голову перед истинными героями 15 апреля 1989.
Все началось, как обычное утро. Свежее весеннее утро, которым мы наслаждались, проезжая удивительный по своей красоте перевал Снейк Пасс по пути в Шеффилд на полуфинальный матч Кубка Англии между Ливерпулем и Ноттингем Форест. Никому и в голову не могло придти, что этот день навсегда изменит наши жизни и облик игры, которую мы все любим.
После ничем не примечательного путешествия мы подъехали к стадиону около двух часов дня – так же, как и за год до этого, когда на этом же стадионе встречались эти же команды. Только на этот раз все было по-другому: у входа со стороны Леппингз Лейн царил хаос.
Годом раньше полиция действовала гораздо более организовано, устроив пункты пропуска, где проверяли билеты, в конце улицы. В этот же день, как показалось, все шло наперекосяк: над недвижимой толпой возвышались два или три конных полицейских. Это было зрелище, которое любой футбольный болельщик мечтает никогда не увидеть: отсутствие организованных очередей, адекватного количества полицейских и стюардов. Я и раньше попадал в такие ситуации: у входа на Коп в 70-е, но, в основном, во время выездов. Например, у стадиона Вулверхемптона в 1976 и, разумеется, у Уэмбли, где особо запомнился день игры с Эвертоном в 1986.
Я знал, что бесполезно влезать в толпу, чтобы пробиться к турникету на входе. Начинаешь потеть, паниковать, задыхаться, и, как только тебе кажется, что ты уже почти пробрался к входу, сила толпы уносит тебя на прежнее место. Поэтому я решил не торопиться, а где-нибудь перекусить в ожидании того, что полиция наконец-то наведет порядок.
К половине третьего стало понятно, что ситуация не улучшится. Нехотя я присоединился к толпе. Важно подчеркнуть, что это были исключительно болельщики Ливерпуля с билетами на руках. Я разговаривал со спекулянтами, которые жаловались, что по сравнению с предыдущим годом, их «бизнес» в тот день совсем не шел. Это не была орда безбилетников, надеющаяся «навалом» пробиться на стадион. Это были позитивно настроенные люди, которые заслуживали должной организации. Которые хотели ее и требовали, но так и не дождались.
После десяти-пятнадцати минут толчеи, за которые я не придвинулся ко входу, я увидел, что некоторые болельщики взбираются на турникет и кричат в адрес находящихся внутри полицейских, чтобы те приняли какие-либо меры. Но ничего не изменилось. К 14:55 я оказался в нескольких сантиметрах от входа и вздохнул с облегчением: «Почти получилось!» Я слышал, как ревет толпа, приветствуя выход команд на поле: еще несколько шагов, и я попаду на трибуну.
Когда я, наконец, попал вовнутрь, то наткнулся на благодушно настроенных полицейских. Я категорически заявил им, что сегодня кто-нибудь может погибнуть, если срочно не принять должных мер. Я практически умолял их открыть ворота, и к ним обращался не только я. Практически все, кто смог пробиться сквозь турникет, призывали полицейских заняться делом. Всем было очевидно, что необходимо принять меры – в противном случае, могло произойти что-то ужасное.
С каждой из сторон трибуны Леппингз Лейн была лестница, ведущая в боковые секции (которые, как теперь известно, были практически пусты). Черная дыра туннеля открывала вход на уже битком набитую террасу. Никто не мог и предположить, что ждет на другом конце туннеля. Простейшее решение проблемы заключалось в том, что полиции или стюардам необходимо было перекрыть вход в центральный туннель и запустить болельщиков в боковые секции. У меня был билет на Северную секцию, поэтому я повернул налево. Если бы у меня был билет на террасу, то я бы наверняка отправился в туннель.
Как только я вышел на трибуну, то увидел, что кто-то из игроков Ливерпуля попал мячом в перекладину – игра началась до того, как я добрался до своего места. Через пару минут на поле, шатаясь, вышел болельщик. Никто не мог понять, что происходит, а мгновения спустя на поле появились еще люди.
Арбитр матча увел футболистов с поля. Мне и в голову не пришло, что произошла беда – я был уверен, что просто на трибуне собралось слишком много болельщиков. Трибуна Леппингз Лейн всегда казалась страшно неудобной и имела в футбольных кругах репутацию паршивого места. Все больше и больше людей оказывались на поле, и болельщики Форест затянули «Вы, скаузерские подонки!», полагая, что речь идет о хулиганской выходке.
Скоро стало очевидно, что дело обстоит серьезней, чем предполагалось, но истинный масштаб трагедии был, разумеется, не известен. Через двадцать минут на противоположном от Леппингз Лейн конце появилась карета скорой помощи и направилась к трибуне вдоль края поля. Примерно в это же время полицейские, по необъяснимой причине, встали в ограждение вдоль центральной линии. Около полусотни полицейских стояли в шеренге, болтая друг с другом, все то время, когда на их глазах разворачивалась трагедия. Скорее всего, большинство из них умели оказывать первую помощь, но, согласно полученному приказу, они оставались в центре поля. Я знаю, что это так, потому что в половине четвертого я сам подошел к ним и спросил, почему они стоят там и что стряслось. Вскоре, стало понятно, что именно происходит: на рекламных щитах начали выносить раненых и погибших.
Большинство оказавшихся в то время на поле были ошарашены происходящим: чувствовали себя потерявшими надежду и растерянными. В тот день я видел настоящих героев, и в основном это были люди не в форме. Настоящими героями в тот день оказались простые болельщики Ливерпуля, которые, как показалось, взяли в свои руки спасение пострадавших, вынося их на руках на другой конец поля.
Глядя, как болельщики Красных, пытаются вернуть к жизни тех, кого уже было не спасти, я чувствовал собственное бессилие. Я пытался убедить себя, что вижу лишь потерявших сознание, но в глубине души я осознавал, что эти люди мертвы. Шеренга полицейских продолжала взирать на происходящее. Многие болельщики отказывались опускать руки, продолжая делать искусственное дыхание незнакомцам – а, может, своим родным и близким – продолжая пытаться спасти других болельщиков Ливерпуля. А полицейские продолжали стоять и смотреть…
Настоящими героями 15 апреля 1989 года стали фанаты Ливерпуля. Кто бы вы ни были – я склоняю перед вами голову. За ваш героизм во время разыгравшейся трагедии, очерненный немыслимым образом ложью бульварных газетенок
В тот день, в тот вечер, в ту неделю, в тот год, в то десятилетие я не находил покоя. Но я обрел гордость за то, что я ливерпудлианец. Я стал свидетелем способности к самопожертвованию, храбрости, достоинства и той чести, которую вы оказали погибшим до того, как власти взяли ситуацию в свои руки. Мир вашему праху, девяносто шесть.
Хиллсборо: Надежда не умирает
Послание Энн Уильямс, матери одного из 96 погибших 15 апреля 1989, представляется свидетельством невероятной стойкости человека, противостоящего системе в своей борьбе за правду и справедливость.
Дорогие мои,
Прошло уже более 17 лет с того дня, как 96 человек, включая моего милого сына Кевина, потеряли свои жизни во время трагических событий на Хиллсборо, а наша борьба за справедливость еще не окончена. В ходе дознания судебный эксперт определил 15:15 как время «отсечки», заявив, что к этому моменту все 96 уже были мертвы или у них уже перестал действовать мозг, поэтому никакие дополнительные свидетельские показания не снимались в тот период, когда эти ужасные события были свежи в памяти.
За эти годы я нашла всех, кто помогал Кевину в тот день, и к своему ужасу узнала, что мой сын не умер к 15:15. Он умер лишь в 16:00 на руках у женщины-полицейского и в этот момент звал маму. Когда патологоанатом рассказывал присяжным о травмах, которые получил Кевин, то он заявил, что ему пришлось хуже, чем кому-либо из всех 96 погибших. Меня охватывал кошмар, когда я готовилась к прощанию с Кевином, а он выглядел таким славным. Казалось, что он просто заснул. На его лице не было никаких следов. Я проконсультировалась у судебного патологоанатома, который объяснил мне, что мой сын умер не от травматической асфиксии и не мог оказаться мертвым к 15:15. Кевин был в состоянии произнести слово «мама» и он оставался жив до четырех часов в тот день, когда он умер на руках у той женщины в форме. Его можно было бы спасти. Все, что тогда требовалось – это кислород.
Кевин не попадал под ту «отсечку», поэтому свидетельские показания были изменены. Мне лгали о тех повреждениях, которые получил мой сын. И тогда я решила бороться с системой. Я не могу жить с этой ложью, которую используют для спасения своей шкуры, и я не могу смириться с тем, как обращаются с семьями погибших и с выжившими в той трагедии.
Я и пять других семей потребовали пересмотра дела в 1993 году, назвав неверным указание на «отсечку» времени в 15:15. Но мы не добились успеха. Все мои неоднократные заявления на имя Генерального Прокурора с требованием провести новое следствие по делу о смерти моего сына Кевина были встречены отказом.
Робин Кук в своем документальном фильме представил дело Кевина и помог мне раскрыть еще большее количество информации о Хиллсборо, которую пытаются умолчать. Речь идет и о тех свидетелях, которых не стали опрашивать и во время следствия, проводившегося комиссией Тэйлора, и во время дознания. Эти люди могли бы рассказать присяжным во время дознания, что люди еще были живы в 15:15. Тони Эдвардс, водитель машины Скорой Помощи, чье присутствие в тот день на Хиллсборо полиция отрицает, рассказал мне, что полиция не пропустила его в 15:37, хотя у него были четкие указания ехать прямо на Леппинг Лейн, где были жертвы. Тони проехал сквозь ограждение и направился прямо к воротам со стороны Леппинг Лейн. Следом за ним было еще 42 кареты Скорой Помощи, но они за ним не последовали. В это время люди еще были живы, но они умирали. Тони был в ужасе, и он сказал болельщикам отнести их пострадавших друзей к стороне Пенн Стоун, где были медики, готовые помочь.
Меня и семьи 96 погибших заставили поверить, что машины Скорой Помощи не могли проехать на стадион из-за пандусов на входе, но версия Тони звучит по-другому. Полиция Западного Мидленда изменила показания женщины-полицейского и не озвучила их на дознании по делу смерти Кевина. Когда же я представила эти новые свидетельства Генеральному Прокурору, то мне было отказано. Юристы, которые отказались от взимания платы за свои услуги, сказали мне, что если следствие по делу Кевина будет вновь открыто, то это повлечет за собой пересмотр всех прочих дел.
Правительство Лейбористов, придя к власти, пообещало семьям жертв Хиллсборо тщательное рассмотрение всех свидетельств о том дне. Нам сказали, что мы можем отослать всю релевантную информацию судье Стюарту Смиту, который передаст её в надлежащий департамент. Но вновь семьям заткнули рот и не дали никаких ответов. Показания вновь изменили и обернули в нужную сторону. С точки зрения юридической процедуры, мы дошли до конца – других способов бороться нет.
Я решила написать книгу, чтобы рассказать всем о том, на какие крайние меры готова пойти система в надежде покрыть свои собственные ошибки и защитить тех, на ком лежит вина за Хиллсборо. В этом было мое правосудие. Я не подвела своего сына – это сделала система. Правда о том, что они сделали с Кевином и другими 95 погибшими никуда не скроется.
Затем мой адвокат сообщил мне о новом европейском прецеденте, который называется «Право на жизнь» и который напрямую относится к случаю с Кевином. Это именно то, чего мои адвокаты и я пытались добиться последние четыре года. Тогда моим первым шагом было собрать все возможные доступные свидетельства и дать еще один шанс свершить правосудие – но система вновь не справилась.
12 августа 2006 года я подала все свидетельства в Европейский Суд по Правам Человека в соответствии со Статьей 2 Акта о Правах Человека – о Праве на Жизнь. Кевин погиб от рук государства и заслуживает тщательного расследования того, как он умер. Как его ближайший родственник я имею право на полное расследование обстоятельств смерти моего сына, а в этом праве мне было неоднократно отказано.
Европа – это наш последний шанс добиться правосудия. Со мной уже связывались, и я знаю, что дело находится на рассмотрении. Я послала все доказательства, которые были собраны мною за эти годы, в том числе показания самых авторитетных судебных патологоанатомов, согласно которым Кевин не мог быть уже мертв в 15:15 и был бы сегодня жив, если бы вовремя на стадион доставили кислород. Я послала доказательства того, что Полиция Западного Мидленда вносила изменения в свидетельские показания и скрывала важнейшие улики. Я нашла всех болельщиков Ливерпуля, которые выносили в тот день Кевина. Я просто надеюсь, что Европа теперь свершит правосудие.
Энн Уильямс
